Сначала были мы за Сталина,
потом – совсем наоборот.
Не потому, что нас заставили,
а просто мы такой народ.

Геннадий ПЕТРОВ

Уходят дети военного Сталинграда. Уходят в мир иной. Вот и моего друга Гены Петрова (которого журнал «Юность» включал в обойму лучших советских поэтов) не стало.
Но не переводятся те, кого сталинградские события 75-летней давности продолжают волновать.
В 2015 г. московское издательство «Триумф» напечатало мою дилогию («На окраине Сталинграда», «Вернуться в Сталинград» – детские повести). Напечатало тиражом всего сто экземпляров, кои я тут же почти все и раздарил. Но в век интернета бумажный тираж – не самоцель.
Международная aкадемия образования (Academia.edu) повесила мои тексты на свой сайт, и с ними начали знакомиться не только в России, но и в иных странах, о чем я регулярно получаю сообщения академии по электронной почте. И что привело, в частности, к тому, что одна небедная американская дама, учтя, по всей видимости, трагикомический размер нынешних российских пенсий, предложила мне денежную помощь (для получения которой мне надлежало заполнить небольшую анкетку на одном из сайтов).
За внимание к моей книжке со стороны Международной академии и американской дамы спасибо академии и даме. Однако заполнять анкетку я не стал – история не продается. Но что мне зарубежное внимание! В постсоветской России чуть ли не ежедневно появляются статьи и звучат телевыступления, в которых предаются анафеме Сталин и его энкавэдэшники. Ну, а рикошетом достается и Сталинграду, и живым сталинградцам, как и всему советскому периоду отечественной истории. Вот только с цифирью у антисоветчиков слабовато. Из докладной записки, поданной «органами» на имя Н.С. Хрущева 1 февраля 1954 г., следует, что за 33 года (с 1921-го по 1954-й) к высшей мере наказания в СССР «за контрреволюционные и другие особо опасные государственные преступления» были приговорены 642 980 человек. Много? Чудовищно много! Однако всё познается в сравнении.
В Великой Отечественной войне Советский Союз безвозвратно потерял 8 668 400 военнослужащих и (только на оккупированной территории) 13 684 700 мирных жителей (см.: Россия и СССР в войнах XX века. Потери вооруженных сил: Стат. исследование. М., 2001 г.). Что означает, что потери, обусловленные действиями сталинских энкавэдэшников на протяжении 33-х лет, составляют менее пяти процентов потерь гражданского населения СССР в течение четырех военных лет и только на тех территориях, что были оккупированы немецко-фашистскими захватчиками.
Да, были сталинские репрессии (никто их не отрицает). Имели место быть как продолжение Гражданской войны в России, которая началась белым террором, а закончилась террором красным. Но на вселенское зло после Второй мировой эти репрессии уже не тянут.
Твердя о пяти процентах, нынешние антисоветчики умалчивают о девяносто пяти.

1. Забытое издание

О Сталинградской битве написано множество книг, авторами которых по большей части выступают выдающиеся советские военачальники (в дни Сталинградской битвы: представитель ставки Верховного Главнокомандования Г.К. Жуков, командующий Сталинградским фронтом А.И. Еременко, командующий Донским фронтом К.К. Рокоссовский, командующий 62-й армией В.И. Чуйков, командир 13-й гвардейской дивизии А.И. Родимцев и др.). И это естественно. Кому как не им было первым рассказать потомкам о том, как под немецким напором отступали от Харькова аж до Волги, как сумели удержаться на самом краю правого волжского берега, как сотворили Сталинградский котел и как одержали победу, переломившую ход не только Великой Отечественной, но и всей Второй мировой?
Однако со временем стал ощущаться и недостаток «генеральской литературы» о Сталинграде (изобиловавшей военными картами и номерами частей и воинских соединений): в ней отсутствовало гражданское население. Памятник жертвам фашистских бомбардировок Сталинграда, из коих самая кровавая состоялась 23 августа 1942 г., был установлен на волжской набережной Волгограда лишь в 1995 г. (архитектор В. Калиниченко, скульптор Н. Павловская). Настоящий же прорыв в освещении судьбы гражданского населения Сталинграда и Сталинградской области совершила Татьяна Павлова, нынешний волгоградский историк. Ее почти 600-страничная монография «Засекреченная трагедия: гражданское население в Сталинградской битве» (Волгоград, «Перемена», 2005 г.), основанная на многих тысячах архивных материалов, стала подлинной энциклопедией сталинградских событий, увиденных глазами ученого, не участвовавшего в «сталинградской мясорубке». Те же живые сталинградцы, что в этой «мясорубке» поневоле участвовали, знакомясь с монографией Павловой, бросали ей лишь один упрек: какие тут могут быть секреты, если мы в своем детстве через это прошли? Но в нынешней России исторические монографии никто не читает, да и «детей войны» не жалуют. А из известных политиков о «детях войны» не забывает лишь Геннадий Зюганов.
Почему бывшие дети военного Сталинграда, отдавая должное трудам Павловой, не удивились содержанию ее монографии? Да потому, что помимо неизгладимых личных впечатлений, они уже были знакомы с другой книжкой, слова на обложке которой воспроизвожу полностью:

«ЗВЕРСТВА НЕМЕЦКО-ФАШИСТСКИХ ЗАХВАТЧИКОВ В РАЙОНАХ СТАЛИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ, ПОДВЕРГШИХСЯ НЕМЕЦКОЙ ОККУПАЦИИ. Документы. Под общей редакцией А.С. Чуянова, председателя Сталинградской областной комиссии содействия работе Чрезвычайной государственной комиссии по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и причинению ими ущерба гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР. Областное издательство. Сталинград. 1945».

Да, Великая Отечественная еще продолжалась, Сталинград лежал в руинах, и еще не все тела погибших, с обеих сторон, были преданы земле, а возглавляемая Алексеем Чуяновым комиссия по горячим свидетельствам очевидцев уже выпустила сборник документов, вполне показывавший то, что пришлось пережить мирному населению города Сталинграда и многочисленных сел, станиц и хуторов Сталинградской области, подвергшихся немецкой оккупации. Напечатана была книжка в типографии газеты «Колхозник Дона», что издавалась до немецкого вторжения в станице Нижне-Чирской. Автор этих строк узнал о книжке в 1945 г., будучи учеником первого класса школы №39 Дзержинского района г. Сталинграда, из уст своей первой учительницы Анны Васильевны Якуниной. На книжку эту в своей монографии ссылается и Татьяна Павлова, а экземпляр книжки хранится в РГБ (бывшей Ленинке), так что любой желающий может с ней ознакомиться. Однако по свидетельству сотрудников хранилища РГБ лет последних эдак с полсотни издание практически никем не востребовалось.
Мои призывы вспомнить о документах, собранных сталинским выдвиженцем (и вожаком сталинградских большевиков, и председателем Городского комитета обороны в дни Сталинградской битвы), оказались услышанными только в редакции «Советской России» (см.: «СР», «Улики», 5.05.2016).
Но нынешние антисоветчики эту газету не читают. У них своя история – история иванов, не помнящих родства.

2. Нижне-Чирская

«Казаки создали Россию», – утверждал Лев Толстой. Со Львом не поспоришь. Станица у места впадения в Дон его правого притока по имени Чир была основана донскими казаками в 1637 г., а с 1802 г. значилась окружной станицей Второго Донского округа Области Войска Донского, географическую карту которой можно найти в «Истории казачества» Е.П. Савельева (Новочеркасск, 1916 г.), переизданной в России в 90-х гг. прошлого столетия.
Но появились казаки на Дону много раньше основания Н.-Чирской. При взятии Казани Иоанн Грозный распорядился «сделать приступ», при этом повелел «быть впереди атаманам с казаками». А после взятия Казани издал грамоту о пожаловании казакам реки Дона, то есть о закреплении за ними на вечные времена фактически уже занятой ими реки.
Ну да, казаки служили российским самодержцам, но жили и развивались достаточно самостийно, в рамках казацкой демократии, в которой все жизненно важные вопросы решались на станичных сходах криками «любо» или «не любо». К 1917 г. в ст. Н.-Чирской проживало 10 142 человека (то есть более, чем в ином уездном городе Центральной России), функционировали два кирпичных и два кожевенных завода, два средних учебных заведения, реальное училище и женская гимназия, военно-ремесленное училище и четыре начальных школы, окружная больница, 12 кабаков (трактиров) и 7 церквей. А значит, при сохранении традиционной власти атаманов в станице существовал уже и класс собственников, и пролетариат, и интеллигенция, и, что немаловажно, жили те, кто успел повоевать на фронтах Первой мировой и вернулся домой по причине ранения или увечья. Социальная смесь была очевидно взрывоопасной. Ну, а доказывать крутость характеров и вольнолюбие всех казаков, красных и белых, едва ли стоит (читайте Михаила Шолохова). Уже через два месяца после Октябрьской революции (или большевистского переворота в Петрограде, как предпочитают говорить нынешние антисоветчики) на станичном митинге в Н.-Чирской был избран станичный ревком. В то время как соседняя станица (Суворовская) присягнула белым атаманам. И началась братоубийственная война. Именно тогда, как я теперь понимаю, мой тогда 27-летний отец стал красным и оставался таковым до своей гибели в сталинградском городском ополчении в августе 1942 г. Н.-Чирский ревком посылает отряд в Суворовскую. А «братья-суворовцы» под водительством белых атаманов не просто разбивают красный отряд, но и в назидание всем красным расстреливают всех плененных. И Н.-Чирская из революционной превращается в контрреволюционную. За время Гражданской войны власть в станице переходила из рук в руки несколько раз. И никто не считал погибших: ни белых, ни красных. Советская власть в Н.-Чирской была установлена окончательно лишь в 1920 г. Гражданскую войну белые проиграли вчистую. Кто-то из них затаился где жил, кто-то смирился с поражением и пошел служить красным, кто-то сумел добраться до Парижа, чтобы ностальгировать по родным местам уже в Европе: «Зачем нам Париж? Мы чужие в Париже... И рад я сменить на тропинку над Доном неоновый блеск Елисейских Полей». Ну, а станица Нижне-Чирская стала районным центром Царицынской области. Что означало появление в ней в последующие годы трех колхозов, училища механизации, сельхозтехникума, машинно-тракторной станции, рыбзавода и пищекомбината, кинотеатра и дома культуры, туберкулезного детского санатория, а также детдома ОБЛСО, то есть Областного отдела социального обеспечения. И никто не скажет уже, что бы еще в ней появилось, если бы не 22 июня 1941 г. Ну, а 16 июля 1942 г. началась Сталинградская битва. Через месяц в районе Вертячего и Песковатки немцы форсировали Дон и двинулись танковыми клиньями на Сталинград, а Н.-Чирская оказалась в глубоком немецком тылу. Гражданская война и последовавшая за ней коллективизация поляризовали донских казаков, в том числе нижне-чирских, до такой степени, что к началу Великой Отечественной эта поляризация отнюдь не исчезла. Красные казаки воевали с немцами в составе Красной Армии, те, что помоложе (комсомольцы), шли в партизанские отряды, возникавшие на оккупированных территориях (был такой отряд и в Н.-Чирском районе Сталинградской обл.). Однако некоторые белые казаки ждали прихода оккупантов.
А когда те пришли (Н.-Чирская была оккупирована 27 июля 1942 г.), занялись доносительством. В частности, по доносу на второй день оккупации был расстрелян муж Александры Шмелевой и мать двух сестер, Надежды Ястребовой (в девичестве Парамонченко) и Наталии Парамонченко. Всё было выполнено по-немецки деловито: приехали, забрали и куда-то увезли (где и застрелили). А куда именно увезли (степь-то широкая) – не сказали ни жене расстрелянного, ни дочерям расстрелянной.

3. За ними пришли 1 сентября

Трагедии детдома ОБЛСО посвящены два документа из более чем 60 собранных комиссией Чуянова: протокол опроса свидетелей и акт от 25 июня 1943 г. (подписанный председателем сельсовета освобожденной от немцев Нижне-Чирской, одним из депутатов этого сельсовета и председателем колхоза «Красный партизан», то есть представителями тогдашней станичной власти). И по всей видимости, составлен был акт (помимо протокола), потому что указанные представители сочли нужным засвидетельствовать, что опрошенные ими три вышеназванные казачки и бывшая кастелянша детдома Елена Донскова находились при даче показаний в своем уме и в трезвой памяти, ибо то, что они поведали комиссии, нормальному человеку и в дурном сне не приснится.
14 июля 1942 г. было принято областное решение об эвакуации детских учреждений. Но оно не было подкреплено транспортными средствами. Результатом этого решения явилось лишь слияние детей туберкулезного санатория с детдомовцами. Когда немцы заняли Н.-Чирскую, в детдоме ОБЛСО оставались 82 ребенка в возрасте от 2 до 15 лет. Первое, что сделали оккупанты, – изъяли из детдома продовольствие (всё что сумели найти), чем и обрекли детей на голод. Кормежка оставалась только с огорода. Персонал и дети постарше начали разбегаться. К концу августа 1942 г. в доме оставалось 47 детей в возрасте от 2 до 12 лет, а из 32 человек персонала лишь кастелянша Донскова. Которая и показала, что 1 сентября 1942 г. в детдом пришли два немецких офицера и приказали ей подготовить детей к отправке. «Куда отправлять и зачем – не сказали. Когда же я спросила, далеко ли детей повезут и сколько продуктов приготовить им в дорогу, один из офицеров по-русски ответил: «Никакие продукты им не понадобятся, дети поедут недалеко».

4. Нацизм на тихом Дону

«На другой день те же офицеры подъехали к детдому на двух крытых автомашинах и приказали мне вывести детей во двор и построить в колонну по четыре человека, что я и сделала. Проверив наличие детей, офицеры разбили их на две группы, посадили в автомашины и уехали в неизвестном мне направлении... через два дня я узнала, что все дети – 47 человек – были расстреляны за рекой Чир, в пяти километрах от станицы Н.-Чирской и свалены в яму».
Елена Донскова узнала об этом потому, что Александра Шмелева продолжала искать труп своего мужа, а Надежда Ястребова и Наталия Парамонченко – труп своей матери. Найдя свежезасыпанную яму, три женщины «начали ее раскапывать и обнаружили игрушки: куклы, детские автомашины, ружья, рогатки... а на дне ямы трупы расстрелянных детей». Дополнительный свет на злодеяние пролил русский предатель М.П. Буланов (водитель одной из автомашин, на которых увезли детей), представший в декабре 1943 г. в Харькове перед военным трибуналом 4-го Украинского фронта.
Дети, конечно же, чувствовали, куда и на что их собрались увезти, и те, что постарше, отказались залезать в машины. Несколько минут их уговаривали, разрешили взять любимые игрушки и обещали отвезти «в большой город к добрым дядям». Когда же это не помогло, их насильно побросали в кузова, а брезенты застегнули. Яма на месте расстрела была уже готова. Буланов подводил детей к яме, а стрелял (из шмайссера) немец по имени Аликс, после чего ногой сталкивал расстрелянного в яму. Дети кричали: «Дядя, я боюсь!», «Дядя, я хочу жить, не стреляйте в меня!» – и получив пулю в затылок, оказывались в могиле. Чтобы представить внутреннее состояние уничтожаемых детей, автору этих строк (жившему в сентябре 1942 г. вместе с матерью и старшим братом на окраине Сталинграда в пещерном концлагере для местного населения) недостает воображения. Проведенное летом 1943 г. следствие показало, что автоматные пули Аликс тратил только на физически крепких детей старшего возраста. Ослабевшие от месячного голода и обезумевшие от ужаса происходившего малыши были сброшены в яму ударами фашистского сапога и закопаны заживо. Имена казненных детей (не все) можно найти в Википедии.
19 декабря 1943 г. М.П. Буланов был повешен на городской площади Харькова в присутствии более чем 40 тыс. жителей города, советских военнослужащих и представителей советской и иностранной прессы. Палач Аликс и прочие члены харьковской зондеркоманды СД, возглавлявшейся штурмбаннфюрером Ханебиттером, никакой ответственности не понесли.

5. Идеологическое многообразие

С трассы М-6 я свернул на Качалино и через Качалино, Сады Придонья, Паньшино и Вертячий доехал до Песковатки, в которой, согласно имевшейся у меня карте, идущее по левому берегу Дона шоссе переходит в проселочную дорогу, ведущую в Калач-на-Дону. Но тут меня ожидало разочарование. «Если бы летом, – сказал один из местных, – так и проехали бы, а сейчас весна, ручьи в реки превратились...». И мне пришлось вернуться назад, повернуть в Вертячем на Степной, оттуда через Гумрак вернуться на М-6, въехать в город, свернуть на магистраль, называемую в Волгограде Третьей продольной. И оказаться тем самым на дороге, по которой в 1942 г. сталинградцев (по большей части матерей с детьми) гнали в Германию. Движение на М-21 было плотным, скорость невелика. Так что Дон в Калаче-на-Дону (где был пересыльный концлагерь для отправляемых в Германию сталинградцев) я пересек уже в сумерках. А заночевал в мотеле возле поворота на Суровикино – административный центр Суровикинского района Волгоградской области, к которому ныне относится и поселение под названием Нижний Чир. Утром 25 апреля с.г., проехав по мосту над Чиром и поднявшись в горку, я свернул на дорогу, ведущую в бывшую станицу. И через час увидел крест, каковыми донские казаки «столбили» свои поселения.
Нынешний Нижний Чир – уже не та степная станица, каковой была она до появления в 1952 г. (при Сталине) Волгодонского судоходного канала и Цимлянского водохранилища. Теперь это скорее приморское поселение – восточный берег водохранилища и не разглядишь, а бывшее устье Чира ныне морской залив с пристанью. В центре поселения – похожее на приморский санаторий здание, в котором с 1944-го по 1951 годы размещалась 7-я школа советских ВВС, оставившая после себя водруженный на постамент МиГ-15. Ныне в бывшем здании 7-й школы обычная общеобразовательная школа, рядом с самолетом яркая детская площадка, а ближе к большой воде Цимлянского водохранилища – два исторических памятника: изготовленный еще в царские времена камень казакам, павшим за Отечество, и сваренный из стальных уголков и обмотанный колючей проволокой обелиск с красной звездой, свидетельствующий о том, что в 1942–1943 гг. в Н.-Чирской находился концлагерь для советских военнопленных.
«Дым отечества и сладок, и приятен». Я был счастлив уже тем, что на восьмидесятом году земного бытия добрался до тех мест, где прошла молодость моего отца. А мое скромное дополнительное желание заключалось в том, чтобы купить цветы и положить их на могилу 47 невинно убиенных детдомовцев. Оставалось лишь узнать, где могила. Однако очень скоро я убедился в том, что не только о местоположении могилы, но и о самой истории детдома ОБЛСО не знают ни в поселковой администрации, ни в общеобразовательной школе (разумеется, к детям я не обращался, только к учителям), ни в самом большом нижне-чирском супермаркете (а они у нас теперь повсеместно). Уж не я ли придумал эту историю?
В Москву я возвращался по трассе М-4 («Дон») и, проезжая через Каменск-Шахтинский, отметил поворот на Донецк, до которого от М-4 было рукой подать. Речь не о том (украинском) Донецке, без упоминания которого не обходится ныне ни одна новостная программа, а о небольшом городе Ростовской области. Однако рядом с этим городом (но уже на украинской территории) Краснодон, знаменитый своей «Молодой гвардией». Но кто об этой гвардии в постсоветской России вспоминает? Так, может, и «Молодую гвардию» я придумал? А заодно и Олега Кошевого, Сергея Тюленина, Ульяну Громову и Любу Шевцову...
Вернувшись домой, я открыл действующую (ельцинскую) Конституцию Российской Федерации, против которой в свое время голосовал. И на с. 7 прочел: «В Российской Федерации признается идеологическое многообразие» (Ст.13, п.1). А значит, поощряется беспамятство.
Поздравляю, господа антисоветчики! История вам заплатит тем же.

Борис ОСАДИН