Г.В. Романов связал с Сосновым Бором часть своей политической работы

ПОДВИЖНИК СОЦИАЛИЗМА

К 95-летию со дня рождения Григория Васильевича Романова

В Петербурге, на улице Куйбышева, 1/5, есть мраморная мемориальная доска с надписью: «В этом доме в 1972–1984 годах жил первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Григорий Васильевич Романов».
Установлена доска 17 мая 2011 г. и с тех пор не раз подвергалась нападениям вандалов, так и не найденных. Хотя чего искать – имена их давно известны. Это они стремились опорочить имя его и при жизни. Это они вели кампанию против такой доски. Это они тихой сапой подтачивали фундамент социалистического строя. Это они продолжают свою антинародную политику и сейчас – ругают возвращение Крыма в Россию, поддерживают киевскую национал-фашистскую хунту, ее войну с русским Донбассом, требуют кар для тех, кто с ними не соглашается. Называют их «либералами», поскольку на словах они пекутся о свободе для всех, а по сути везде ищут личную выгоду, поступая всегда, как заметил М.Е. Салтыков-Щедрин, «применительно к подлости».

Познакомился я с Григорием Васильевичем в 1965 г., когда он был вторым секретарем Ленинградского обкома, и с годами все отчетливей понимаю, что затевавшиеся против него интриги имели одну-единственную цель – преградить путь его политической карьере. Почему? Общий ответ дал Олег Дмитриевич Бакланов, поработавший министром среднего машиностроения, космической промышленности СССР, секретарем ЦК партии, а в ходе горбачевско-ельцинского государственного переворота побывал в застенках «Матросской Тишины»:
«Я вспоминаю о Григории Васильевиче Романове как о сильной личности с твердыми политическими убеждениями. В войну защищал Ленинград. Получил основательное техническое образование. Его мировоззрение имело признак технократии, что положительно влияло и на стиль всей партийно-государственной работы. Если бы Горбачеву не удалось захватить власть и совершить черные дела по предательству интересов страны, если бы вместо Горбачева на пост Генсека был избран Романов (а он был от этого в одном шаге), то мы бы с вами продолжали жить в Советском Союзе, конечно, реформированном, модернизированном, но благополучном и сильном».
Кто работал с Григорием Васильевичем, знает, что его энергия, глубокое знание экономики, политическое чутье, ответственность за всякий свой поступок помогали решать многие проблемы Ленинграда и области. Во время его тринадцатилетнего руководства полумиллионной партийной организацией в городе ежегодно вводилось в строй более 2,5 млн квадратных метров жилья, а это примерно сорок тысяч квартир, в результате чего срок пребывания в очереди сократился с десяти-двенадцати лет до пяти-шести. В соответствии с планами социально-экономического развития, строились ясли и детские сады, школы и профтехучилища, поликлиники и больницы, предприятия торговли и общественного питания, клубы и дома культуры, спортивные сооружения и гостиницы.

Наряду со строительством нового сохранялось старое. Капитальный ремонт дореволюционных зданий производился целыми кварталами, с заменой всех коммуникаций, включая энергоснабжение, газ, водопровод, канализацию, с переделкой на современный лад дорог, переходов, тротуаров. А новые маршруты трамваев, автобусов, троллейбусов с таким расчетом, чтобы проехать из одного конца города в другой можно было без пересадок? А метро, когда было построено и оборудовано более 20 станций, охватив по сути весь город?
А профессионально-технические училища, готовившие квалифицированную смену в рабочем классе? А какую ювелирную работу провели реставраторы, восстановив дворцы Пушкина, Павловска, Петергофа, Ломоносова, Гатчины, и памятники истории в пятимиллионном Ленинграде? И все это одновременно с совершенствованием деятельности в оборонной и атомной промышленности, в машиностроении и станкостроении, с развитием производства на Кировском, Невском, Металлическом и других прославленных заводах!
Социально-экономические планы были инициативой ленинградцев и вызывали не только полезное подражание, когда в других областях перенимали этот опыт, но и ревность некоторых руководящих лиц. Линия обкома партии на союз науки и практики, на концентрацию и специализацию производства означала новаторский переход к более эффективным формам работы, начатый при первом секретаре Василии Сергеевиче Толстикове и активно продолженный сменившим его Романовым, когда были смело созданы объединения с вполне рыночными новшествами – Оптико-механическое имени В.И. Ленина, Станкостроительное имени Я.М. Свердлова, «Светлана», «Электросила», «Позитрон», «Красногвардеец». Возглавили их опытные хозяйственные руководители – Михаил Панфилович Панфилов, Георгий Андреевич Кулагин, Иван Иванович Каминский, Алексей Алексеевич Меншутин, Анатолий Васильевич Мозалевский, Алексей Никифорович Голенищев – их имена Романов произносил в докладах с неизменным почтением и гордостью. Забегая вперед, скажу: о них он напишет для «Известий» к 50-летию Великого Октября очерк «Наука деловитости» в рубрику «Человек и экономическая реформа». Тогда и начиналась постепенная, а не «шоковая» реформа, но была свернута, сведена на нет теми, кто не был заинтересован в развитии социалистических методов хозяйствования...

Накопленный промышленными объединениями опыт использовали в строительстве, на транспорте, особенно в сельском хозяйстве. В Ленинградской области организованы были специализированные объединения по производству овощей, картофеля, молока, свинины, птицы, говядины. Они-то и позволили обеспечивать ленинградцев продуктами собственного производства, а не завозить их, как теперь, из разных городов и весей, включая экзотическую картошку из Аргентины и Израиля и не менее удивительное мясо из Испании и Новой Зеландии. В 1993 г. в №9 журнала «Аврора», куда я был назначен в 1982 г. главным редактором по рекомендации Григория Васильевича, напечатан его диалог с журналистом Андреем Варсобиным, прежде редактором «Ленинградской правды». Так он там с возмущением, хоть и с присущей дипломатичностью, говорил: «Не знаю, кому-кому, но мне, человеку, не один год участвовавшему в разработке и осуществлении социально-экономических планов города, области и страны, трудно понять, как смогли столь быстро развалить все, что создавалось годами. И главное – зачем? Неужели было нельзя найти другие, более щадящие методы перевода экономики на рыночные рельсы? Или кто-то имел прямую цель развалить всё, да так, чтобы и следов не осталось от советской цивилизации, просто стереть с лица земли созданное трудом миллионов и миллионов людей, верящих в социалистическую идею и добившихся несомненных успехов?»
Если кто-нибудь увидит в этих словах наивность, вроде бы странную для крупного политического деятеля, тот ошибется. Тут не наивность, но честность, отличающая настоящего коммуниста от приспособленца, хорошего работника от поверхностного, что было в характере Григория Васильевича сызмальства и осталось навсегда. А еще простота и открытость в работе с разными людьми, будь то видный руководитель, которого он принимал в Смольном, или человек, с которым он разговаривал во время очередного посещения предприятия или организации. Я убедился в этом доподлинно, когда меня, ленинградского собкора газеты «Известия», Романов принял на следующий день после моего звонка. Попросил я его выступить у нас в газете, и он тотчас согласился, а ведь было-то это вскоре после снятия нашего главного редактора Алексея Ивановича Аджубея, зятя Н.С. Хрущева, и иные руководители, еще недавно наперебой просившиеся в авторы, вдруг замолчали. Григорий Васильевич же разговаривал, будто научно-технический прогресс, о котором он собирался писать, куда важнее, чем перемены в руководстве.

А вот работа над статьей, несмотря на мое поторапливание, затянулась надолго. Я предложил сделать «предварительный вариант», на что некоторые авторы, слишком занятые по службе, обычно сразу соглашались, а Романов с улыбкой, но твердо и наотрез отказался. Сначала он дал задание помощникам подобрать материал по составленному им плану, и лишь через несколько дней позвонил, сказав: готов передать «основу» статьи для, как он выразился, «изучения и пожеланий редакции». На мои слова «поскорей бы!» голосом, возражений не терпящим, ответил: «Если я ставлю свою подпись, то должен быть уверен в каждом слове». И добавил: «И нести ответственность за все написанное». (Статья «Компас содружества» была опубликована 12.03.1965 г.)
Пример этот мог бы быть поучительным для нынешних чиновников, окруживших себя пресс-секретарями и литзаписчиками, кто говорит и пишет за них, если бы «огораживание» от людей не являлось сущностью капиталистической системы, борьбе с которой посвятил свою жизнь Григорий Васильевич Романов.

Родился Григорий Романов 7 февраля 1923 г. в крестьянской семье, в деревне Зихново Боровичского района, ныне Новгородской области, а тогда Петроградской (с 1924 г. Ленинградской) области – неподалеку от села Кончанского-Суворова. Был шестым, младшим, ребенком в семье. С началом Первой мировой войны отца призвали в армию, и вернулся он весь израненный, больной, но крепился, работал, одним из первых вступил в колхоз вместе со старшим сыном, комсомольцем. И все же болезни дали знать – в 1934 году отец умер. «Я видел, – вспоминал Григорий Васильевич, – как трудились мои братья и сестры, как они тянулись к знаниям, старались получить хорошее образование, и своего достигли: старший брат окончил институт и стал юристом, одна сестра стала зоотехником, другая – учительницей».
От него часто можно было услышать: «мы посоветовались», «мы пришли к выводу», «мы убедились», когда проводил он многочисленные совещания перед принятием ответственного решения, а вот после он говорил уже: «я уверен», «я подписал», «я отвечаю». И действительно отвечал за все, сколь бы рьяно ни нападали на него и несогласные с ним, и его противники. Немало пришлось выдержать ему, например, при сооружении «дамбы», как называли комплекс сооружений по защите Ленинграда от наводнений, которых горожане не знают уже какое десятилетие. В чем только не обвиняли лично его при начале строительства: мол, и рыба в реках и озерах исчезнет, и леса посохнут, и экология пострадает. Но ничего подобного с того давнего времени не произошло. Инженер-судостроитель Григорий Васильевич Романов верил инженеру-гидростроителю Юрию Константиновичу Севенарду, и сегодняшние ленинградцы-петербуржцы, позабыв былые словесные баталии, преспокойно ездят по намывной дороге в Кронштадт, гуляют по пригородным паркам, правда, уже платным, не боясь разгула водной стихии, а леса если и гибнут, то от рук алчных лесозаготовителей, кто эшелонами гонит древесину за рубеж...

***

Первое судостроительное образование Григорий Васильевич Романов, окончив в 1937 г. школу с отличием, получил в Ленинградском судостроительном техникуме, располагавшемся на верфи «Судомех». Но диплом защитить не успел, началась Великая Отечественная война. До осени 1941 г. он с такими же комсомольцами-добровольцами рыл оборонительные окопы под Ленинградом, а в ноябре его призвали в Красную армию. «Блокадной зимой сорок первого-сорок второго годов было очень тяжело, казалось, невыносимо, – рассказывал он. – Голод и холод не обошли и меня, восемнадцатилетнего парня. Контузия, обморожение, жестокая дистрофия. Четыре месяца боролись врачи за мою жизнь, и я навеки благодарен им, как и сотни других бойцов, что лежали рядом. А потом – возвращение в действующую армию. Участвовал в обороне города и прорыве блокады, дальше – Ленинградский фронт, Второй и Третий Прибалтийские фронты, а это Красное Село, Гатчина, Кингисепп, Гдов, Псков, Прибалтика, за которые сражалась Сорок вторая армия, где я служил в войсках связи. В мае 1943 г. был принят в кандидаты, через год – в члены партии. После окончания войны наша часть вернулась в Ленинград. Тут-то вновь и повстречались мы с Анной Степановной Гусевой, ее я знал с сорокового года по учебе в техникуме. Перед уходом на фронт мы договорились: останемся живы – станем мужем и женой. Так и произошло: 24 июля 1945 г. Фрунзенский отдел ЗАГСа зарегистрировал наш брак с отметкой в моей красноармейской книжке».

Но на этом армейская служба Романова не закончится. В конце восьмидесятых годов, когда он станет по злой воле тех, кто его боялся, пенсионером «по старости», то расскажет мне, как отмечалось свадебное торжество: «Родственники – и мои, и жены, руководители воинской части собрались в квартире невесты. К тому времени и я стал командиром в звании сержанта. В разгар празднования явился посыльный с приказом немедленно явиться в часть для отправки к новому месту службы. Что ж, приказ есть приказ, и я отправился в Прибалтику – там формировалась Шестьдесят седьмая армия для участия в войне с Японией. Война на Дальнем Востоке, как известно, закончилась быстро, и нашему подразделению даже воевать не пришлось. Остались мы в городе Елгаве, невдалеке от Риги, а 15 сентября 1945 г. опубликован был указ Президиума Верховного Совета СССР об увольнении в запас военнослужащих рядового и младшего командного состава, имеющих высшее и среднее образование. И я, сержант двадцати двух лет, имея за плечами четыре курса техникума, возвратился в Ленинград и стал готовить дипломный проект. Защитил его с отличием, и был направлен на Ленинградский судостроительный завод имени А.А. Жданова, это теперь «Северная судоверфь».

***

Писавшие о Романове почему-то чуть ли не восторженно цитируют мемуары бывшего президента Франции Валери Жискар д’Эстена о том, как в октябре 1976 г. первый секретарь ЦК Польской объединенной рабочей партии Эдвард Герек сказал ему «по секрету»: «Брежнев говорил мне о своем преемнике... Думаю, вам будет полезно знать, кого он наметил... Речь идет о Григории Романове, в настоящее время он возглавляет Ленинградскую партийную организацию. Он еще молод, но Брежнев считает, что Романов успеет набраться опыта и что он самый способный человек...» Однако нельзя забывать, что Жискар д’Эстен состоял в членах так называемой Трехсторонней комиссии, а известный исследователь международного масонства Олег Анатольевич Платонов его упоминает среди них. Посему будем осторожнее относиться и к тем словам француза, и к последующим: «Эта информация воскресила в моей душе одно воспоминание – мой визит в Москву в июле 1973 г., когда я в качестве министра финансов возглавлял французскую делегацию на встрече Большой советско-французской комиссии», и с воспоминаниями про завтрак с советскими руководителями: «Один из них поразил меня своим отличием от остальных, какой-то непринужденностью, ясной остротой ума. Я спросил, кто это такой, вернувшись в посольство, записал: «Григорий Романов». Затем попросил нашего посла навести о нем справки. Мне составили краткое жизнеописание Романова, причем было отмечено, что он входит в число наиболее перспективных деятелей партии. После сообщения Герека меня постоянно информировали о деятельности Романова, я следил, чтобы Романову посылали приглашения при моих визитах в Москву...»

В чем безусловно прав французский член Трехсторонней комиссии, это в «перспективности» Григория Васильевича Романова, о чем ясно свидетельствует вся его трудовая биография. Он работал конструктором, начальником сектора, заместителем главного конструктора ЦКБ – центрального конструкторского бюро. Без отрыва от службы окончил Ленинградский кораблестроительный институт. В 1954 г. выдвинут на освобожденную партийную работу: секретарь парткома завода, парторг ЦК там же, секретарь и первый секретарь Кировского райкома Ленинграда. В январе 1961 г. был избран секретарем Ленинградского горкома, в следующем году секретарем и вторым секретарем обкома. С сентября 1970 г. – первый секретарь Ленинградского обкома КПСС. Был делегатом четырех партийных съездов, на которых избирался членом Центрального комитета. В апреле 1973 г. избран кандидатом в члены Политбюро, в 1976-м – членом Политбюро ЦК КПСС. На июньском Пленуме (1983) избран секретарем ЦК и переехал в Москву. Депутат Верховного Совета СССР VII–ХI созывов, а также Верховного Совета РСФСР. В 1971–1984 гг. – член Президиума Верховного Совета СССР.

Ничего не скажешь, впечатляющий путь. И вдруг – июль 1985-го, информационное сообщение: «Пленум ЦК КПСС освободил т. Романова Г.В. от обязанностей члена Политбюро и секретаря ЦК КПСС в связи с уходом на пенсию по состоянию здоровья». Как же так: крепкого, здорового шестидесятидвухлетнего человека, еще недавно считавшегося самым молодым руководителем высшего звена, и в пенсионеры?! Ясно одно: Романов мешал тем, кто вознамерился вернуть страну на рельсы капитализма, а это затаившиеся изменники советской власти, всякого калибра и рода.

Со стороны деловой к Григорию Васильевичу серьезных претензий быть не могло. Ленинград и Ленинградская область были в пору его руководства на подъеме, награждались переходящими Красными Знаменами в социалистическом соревновании. Труженики предприятий, их руководители удостаивались правительственных наград, у самого Романова помимо ордена Отечественной войны первой степени было четыре ордена Ленина «за выполнение важных оборонных заказов и за успехи в развитии экономики», орден Трудового Красного Знамени, полученный еще на заводе, в 1956 г., орден «Знак Почета» за создание первого в мире атомного ледокола «Ленин», орден Октябрьской революции. А в 1983 г. он стал Героем Социалистического Труда и вместе с Золотой Звездой получил пятый орден Ленина. Не к чему было придраться и со стороны бытовой: будучи первым секретарем обкома, он жил в небольшой трехкомнатной квартире на улице Победы вместе с женой, матерью, двумя дочерьми, а одна еще и с мужем, и лишь став членом Политбюро, переехал в более просторную квартиру на площади Революции, нынче переименованную опять в Троицкую, хоть микрорайон здесь восстанавливался и строился в послереволюционные годы. И вот тогда придумали обвинить его в том, чего не было и быть не могло: он-де, используя должностное положение, приказал взять из Эрмитажа царский сервиз на свадьбу дочери...

***

Пишу я эти строки, а перед глазами встают лица, напоминающие те, что вывешиваются в милицейско-полицейских участках на доске «Их разыскивают». Сами-то они давно приспособились таскать из эрмитажных запасников то кулончик, то медальку, то блюдечко, раз не всё там зарегистрировано надлежащим образом. Многое ведь было экспроприировано Советской Армией, когда гнали фашистских оккупантов вплоть до Берлина, а они теперь встрепенулись и разыскивают свои драгоценности, суля умыкателям немалые деньги. В семидесятые годы я был переведен с журналистской работы на партийную, работая заведующим отделом культуры Ленинградского горкома КПСС, и меня все это не в последнюю очередь касалось. Не поверив в слухи с сервизом, я все-таки спросил у Бориса Борисовича Пиотровского, директора Эрмитажа об этом, но реакция его была столь возмущенной, что я пожалел, что спросил: «Эдуард Алексеевич, неужели же вы так дурно обо мне, в-о-т, дуу-у-умаете? – волнуясь, он начинал заикаться. – Никакого сервиза я никому не давал! Во-о-от! Да у меня его никто и не просил!» Потом он опровергнет эту клевету в печати, пошлет в Верховный Совет РСФСР телеграмму и письмо со словами: «Я решительно опровергаю слух о том, что Г.В. Романов брал эрмитажный сервиз для свадьбы дочери, устроенной в Таврическом дворце...» Ко всему, уважаемый академик и знать не знал, что свадьбу отмечали не там, не во дворце, а на даче в Осиновой Роще, в Левашово, где присутствовало 12 человек, торжество прошло скромно, к 23-м часам гости разъехались по домам, что подтвердили работники охраны и обслуживавшие лица.

Вот что рассказывал Григорий Васильевич: «Впервые информация о «свадьбе в Таврическом дворце» появилась за рубежом, по моим данным, в 1976 г., когда началось мое, как выражались некоторые газетчики, «восхождение к власти». Радиоголоса тут же разнесли ее по свету. И что интересно, произошло это одновременно со слухами, мол, я буду «преемником Брежнева». Первым, кто обратил на ту «утку» про свадьбу внимание, был Андропов, председатель КГБ. Он немедля позвонил начальнику управления КГБ по Ленинграду и области Даниилу Павловичу Носыреву, приказав разобраться и доложить, что и было оперативно сделано, тем более Носырев был на свадьбе в числе гостей. Обратился к Андропову и я, попросив официально, от имени КГБ, опровергнуть лживую, порочащую меня информацию, он же ответил так: «Ну что мы будем на каждый их чих откликаться! Не обращай внимания, работай!» В душе-то игнорированием своей просьбы Романов, понятно, был недоволен, однако спорить не стал, поскольку слухи немного поутихли. Но новый всплеск слухов в 1989 г. он не потерпел...

Когда на сессии вновь избранного Верховного Совета СССР утверждали заместителя Генерального прокурора, депутат Рой Медведев задал вопрос: почему не привлечен к уголовной ответственности бывший ленинградский лидер за злоупотребление служебным положением? «К тому времени, – продолжал Романов, – подоспела маленькая, но ехидная заметка «Играли свадьбу...» в «Правде». Подлил также в огонь масла кандидат в депутаты Николай Иванов. Выступая по ленинградскому телевидению, он заявил, что располагает материалами о каких-то моих якобы «злоупотреблениях». Спокойно отнестись к подобным разговорам я просто не имел права – отправил заявления в Президиум Верховного Совета СССР и Генеральному прокурору СССР, попросив оградить меня от злостной клеветы. Все опровергающие клевету документы были приложены, и заключение «андроповской» комиссии, и объяснения официальных лиц, присутствовавших на свадьбе, и копии письма и телеграммы Б.Б. Пиотровского. Знал обо всем этом, разумеется, и М.С. Горбачев, но помалкивал. Помалкивали и газетчики. Лишь в сентябре 1989 г. «Правда» опубликовала мое письмо, очень коротенькое и мелким шрифтом». К сказанному Романовым следовало бы добавить: что-что, а распространять ложь и замалчивать правду «перестройщики» умеют. Вон как пышно отпраздновал свадьбу Герман Греф, и не где-нибудь, а в тронном зале заповедника «Петергоф». Жители Петергофа (Петродворца) и поныне помнят чиновничий разгул с фейерверками и порчей интерьеров, в советские годы отреставрированных. И что, наказали Грефа? Попробовали было коммунисты в Думе осудить его, так на защиту госбанкира дружными рядами поднялись все единороссы!

Возвращаясь к той ситуации спустя тридцать лет, обдумывая ее многосложные перипетии, снова спрашиваю себя: неужто столь сильны противники Романова, если ему и его многочисленным сторонникам не удалось их перебороть? А не слишком ли мы доверчивы, когда кто-то за нашими спинами расставлял кадры, враждебные советской власти и русскому народу, который Иосиф Виссарионович Сталин в речи по случаю победы в Великой Отечественной войне справедливо назвал «главным», кто эту победу обеспечил? И не подзабыли ли мы важные и чуткие слова Владимира Ильича Ленина: «Жизнь идет вперед противоречиями, и живые противоречия во много раз богаче, разностороннее, содержательнее, чем уму человека спервоначалу кажется», и задачу, им выдвинутую на долгие времена: «Ту Россию которая освободилась, которая... выстрадала свою советскую революцию, эту Россию мы будем защищать до последней капли крови!»?
Но почему же тогда лилась русская кровь и не только на войне, а в мирные и, казалось бы, благополучные годы? Случайно ли то, что отнюдь не один партийный и государственный руководитель, ярко проявивший себя в работе, либо погиб при довольно странных обстоятельствах, как первый секретарь Компартии Белоруссии Петр Миронович Машеров, либо был отстранен от реальной и видной политической деятельности, как Пантелеймон Кондратьевич Пономаренко? А череда смертей членов Политбюро накануне выдвижения Горбачева в секретари по сельскому хозяйству и на пост Генерального секретаря ЦК КПСС? И не вспомнить ли врача Лидию Тимашук, поставившую Андрею Александровичу Жданову диагноз «инфаркт», но кремлевский консилиум с ней не согласился, начал лечить от другого, а вскоре он от инфаркта и умер? Нет, далеко неоднородно «поколение чести», как поют собравшиеся в важном зале в День работника государственной безопасности РФ. Иные ведь не по одной присяге давали и, судя по случившемуся со страной нашей, свободно их нарушали...

На невеселые мысли наводит довольно-таки странный факт, что к компрометации Романова оказался подключенным и аппарат ЦК. Еще при Л.И. Брежневе, кого почему-то упорно, после инфарктов и инсульта, удерживали на посту генсека, в партии заметное положение занял секретарь и заведующий отделом писем К.У. Черненко, который всячески поддерживал сообщения с мест критического характера, включая и анонимные, но любая критика членов, кандидатов в члены Политбюро, секретарей ЦК в обзорах писем, направляемых в нижестоящие парторганизации для принятия мер, не допускалась. «Лишь однажды исключение было сделано, – подчеркнул Григорий Васильевич. – Оно касалось анонимного «сигнала», поступившего в Центральный Комитет о... «свадьбе в Таврическом дворце». Информационный бюллетень разослали всем, кроме... Московского горкома и Ленинградского обкома. Я не раз спотыкался об эту деталь, но понять, кто дал команду так поступить, никак не смог. Леонид Ильич исключается, зачем ему наводить тень на преемника? И все же кто-то позаботился, чтобы навет на меня стал известен всей партии, но кто? С приходом на высшие должности Горбачева и его помощника Яковлева, после кардинального изменения состава ЦК, смертей Андропова, Черненко (не забудем и внезапную смерть Ф.Д. Кулакова, секретаря по сельскому хозяйству, чей пост занял Горбачев, переехав из Ставрополья), последовали отставки Г.А. Алиева, В.В. Гришина, Д.Д. Кунаева, М.С. Соломенцева, В.В. Щербицкого, В.И. Долгих... А вспомни, как поспешно принимали решение о председателе комиссии по организации похорон К.У. Черненко. Им стал Горбачев, что по негласной традиции означало – это и есть будущий генсек. Я тогда был в отпуске в Паланге,Щербицкий в Нью-Йорке, Кунаев в Алма-Ате, а ведь отсутствовавшие повлияли бы, чтоб Горбачев не был назначен, учитывая отрицательное отношение к нему еще и Председателя Совета Министров СССР Н.А. Тихонова».

***

И вот что не менее любопытно. Идут годы, проходят десятилетия, а клевета в адрес Григория Васильевича Романова не ослабевает, даже усиливается. Ею, клеветой этой, занимаются уже новые лица, в глаза Романова никогда не видевшие, ходившие в ту пору или под стол, или в коротких штанишках, или вообще на белом свете отсутствовавшие. Поделив между собой депутатские места различных уровней, должности административные и общественные, они строят домыслы прежде всего по культурной части, весьма доходчивой для обывателя, выращенного в условиях «перестроечного» оболванивания. Разглагольствуют, к примеру, как депутат-яблочник Заксобрания Петербурга Б.Л. Вишневский, будто «Романов запрещал фильмы, спектакли», преследовал не нравящихся ему деятелей литературы и искусства. Как человек, отвечавший за положение дел в ленинградской культуре, свидетельствую: это ЛОЖЬ.

Политика, проводимая обкомом и горкомом, заключалась в том, чтобы руководители творческих союзов и организаций, работающие там коммунисты и беспартийные, их избиравшие, сами решали бы свои задачи и проблемы, а партийные и советские органы помогали бы им в материальном и организационном отношении. Вспомним, однако: при Романове воздвигнут Памятник защитникам Ленинграда на Средней Рогатке (авторы – скульптор М.К. Аникушин, архитектор С.Б. Сперанский), где были остановлены фашистские оккупанты; установлены также аникушинский памятник В.И. Ленину на Московском проспекте и памятник Владимиру Маяковскому, изваянный молодым Борисом Пленкиным. Киноэпопея «Блокада», поставленная на студии «Ленфильм» режиссером Михаилом Ершовым по сценарию Александра Чаковского, снималась при участии больших воинских подразделений Ленинградского военного округа, что без помощи члена Военного совета Г.В. Романова было бы невозможно. Многие литераторы, художники, музыканты, актеры были ему благодарны за внеочередное, и подчас не разовое, выделение квартиры, всякое же бывает: у кого-то семья разрослась, кто-то развелся. И когда слышишь жалобно-бесстыдные россказни про жизнь в СССР тайно сбежавшего из страны Миши Барышникова, плюнуть хочется: он ведь едва стал солистом Кировского (Мариинского) театра, тотчас получил в центре города отличную двухкомнатную квартиру, где проживал один...

Внимательно относился Григорий Васильевич к нуждам и замыслам молодых. С его участием в знаменитом Актовом зале Смольного был проведен объединенный пленум учреждений культуры, где выступали со своими проблемами молодые тогда мастера – кинорежиссер Глеб Панфилов, актер Георгий Тараторкин, скульптор Борис Пленкин, режиссер театра и кино Владимир Воробьев, литературовед Александр Панченко, дирижер Юрий Темирканов, который верно сказал: «За рубежом, где я часто бываю, слово «советский» перед именем артиста уже воспринимается как синоним высокого профессионального мастерства».

В те годы была поставлена и десять лет кряду исполнялась первая советская рок-опера «Орфей и Эвридика», открыт Ленинградский рок-клуб, созданы новые художественные коллективы – Хореографический ансамбль имени Леонида Якобсона, Балет на льду, балет Бориса Эйфмана, Молодежный театр на Фонтанке, второе дыхание получил Мюзик-холл под руководством Ильи Рахлина, стали традиционными праздники «Алые паруса», «Музыкальная весна», «День молодого рабочего». И партийные ряды в творческих организациях росли. Работая над образами наших современников, вступили в партию актеры Игорь Горбачев, Владислав Стржельчик и другие. Ни один спектакль, ни один кинофильм не был запрещен, лишь однажды отложили картину Алексея Германа «Проверка на дорогах», потому что ее резко раскритиковали фронтовики, а если случилось надолго, так то из-за упорства режиссера, и не обком задерживал ленту, а Госкино. Бывали и расхождения во мнениях, разумеется, и споры, но Григорий Васильевич всегда придерживался партийных принципов, не отступал от них и их не скрывал.

Немало ходит всяческих домыслов, дескать, «из-за Романова уехали в Москву Сергей Юрский и Аркадий Райкин». Чушь. Сергей Юрьевич Юрский, работая в Большом драматическом театре имени М. Горького под руководством Георгия Александровича Товстоногова, исполнял ведущие роли во многих спектаклях, а как начинающий режиссер поставил спектакль «Мольер». У Георгия Александровича была неплохая практика – дать способному режиссеру поставить у себя спектакль, а потом рекомендовать его на самостоятельную работу. К примеру, Игорь Петрович Владимиров возглавил Театр имени Ленсовета, Рубен Сергеевич Агамирзян – Театр имени В.Ф. Комиссаржевской, Вадим Сергеевич Голиков – Театр Комедии, Владимир Егорович Воробьев – Театр музыкальной комедии. Но все места главрежей оказались к тому времени уже занятыми, и Юрский решил попробовать свои силы в Москве, где главным тоже не стал, а ставил спектакли как очередной режиссер в Театре имени Моссовета – им руководил после смерти Юрия Александровича Завадского недавний ленинградец Павел Осипович Хомский. «Ну нет у Сережи руководительских качеств», – говорил мне давний товарищ Паша Хомский, у кого я бывал на каждой премьере в ленинградском Театре имени Ленинского комсомола. И печально, что Юрский занялся политиканством в ущерб артистической работе, за которую его ценили Георгий Александрович Товстоногов и зрители...

Что касается Аркадия Исааковича Райкина, то он давно жил на два города, и это его очень устраивало. В столице за ним был закреплен просторный номер-люкс на последнем этаже гостиницы «Москва», с изолированным входом-выходом, с роялем – там он проводил репетиции с актерами своего театра, принимал гостей, беседовал с журналистами. Я часто бывал здесь, как и в его большой квартире на улице Горького (Тверской), где мы с ним работали над статьями для «Известий». При Брежневе, в 1983 г., ему буквально навязали московское помещение для Ленинградского театра миниатюр, переделав с этой целью кинотеатр «Таджикистан», и упросили его сделать Москву основным местом жительства. И Райкин, постаревший и больной, согласился переехать в столицу, где уже жила дочь Катя, актриса Вахтанговского театра, и сын Костя. Надо заметить, что Аркадий Исаакович не стремился видеть сына актером. Костя имел математические способности, но, к сожалению, ими пренебрег. Быть может, прибавилось бы в стране математиков, да поменьше стало бы демагогических криков про «зажим свободы» и «дайте денег», хотя при Советской власти свободы и впрямь было куда больше, нежели нынче, если судить по достижениям своего великого отца, который умер в 1987 г., так и не успев подготовить сколько-нибудь значимую премьеру, как в Ленинграде, вынужденный отдавать последние силы сыну. А когда в сентябре 1981 г. Аркадию Исааковичу Райкину было присвоено звание Героя Социалистического Труда, вручал ему Золотую Звезду и орден Ленина в Смольном первый секретарь Ленинградского обкома партии, член Политбюро ЦК КПСС Григорий Васильевич Романов.

Продолжить развитие и утверждение в жизни социалистических идей Романову и его соратникам в партии не дали, ибо, как сам сказал, находился «под колпаком». Подводя итоги «перестройки», он говорил: «Первым виновником нашей общенациональной трагедии следует назвать бывшего генсека ЦК партии, президента СССР М.С. Горбачева. Прикрываясь красивыми фразами и используя положение свое, он развернул дело к развалу советского государства. Вместе с ним ответственность за это лежит на его ближайших помощниках, на том же «идеологе» А.Н. Яковлеве, который с предателем Олегом Калугиным и прочими лицами, проходившими стажировку по существу в ЦРУ, подвели страну и народ к исторической пропасти. Нельзя снимать вину и с нас самих, со всех, кто слишком поздно распознал предательское нутро «прорабов перестройки, чересчур снисходительно относился к ним и к их подрывным делам, пускай и завуалированным, а бдительности-то и не хватило». Да, было так. И все-таки хочется, несмотря на происшедшее, хочется работать и верить, что сбудутся слова советского юриста и дипломата, запомнившиеся мне со школьной парты: «Пройдет время. Могилы ненавистных изменников зарастут бурьяном и чертополохом, покрытые вечным презрением честных людей. А над нами, над нашей счастливой страной, по-прежнему ясно и радостно будет сверкать своими светлыми лучами наше солнце».

***

Многое мог бы я еще рассказать, вспоминая встречи с Григорием Васильевичем Романовым, но на этом пока поставлю точку. Хорошо бы этот очерк дополнили письмами в «Советскую Россию» те, кто был знаком и работал с ним. А таких людей немало. И в России, и в прежних советских республиках, и в некогда братских социалистических странах, и в странах капиталистических и развивающихся. Ведь имя его, твердого и принципиального коммуниста, члена КПРФ, кавалера множества зарубежных наград, знают во всем мире. А к 100-летию его, истинного подвижника социализма, которое будет через пять лет, надо бы выпустить книгу воспоминаний о нем. Материала для такой книги предостаточно.

«Трепетно храню я памятные реликвии от судостроителей, моряков, космонавтов, инженеров, рабочих, колхозников, военачальников, товарищей по работе; книги по истории заводов и фабрик, писать их призывал Алексей Максимович Горький, и вот многие руководители и литераторы откликнулись на его призыв, – говорил Григорий Васильевич. – Имеются и книги Даниила Гранина с дарственными записями, хотя у нас отношения складывались непростые. Я не могу согласиться с тем, что писал он с А. Адамовичем в «Блокадной книге». Я пережил блокаду, видел, как вели себя ленинградцы в массе своей, и не понимаю, зачем понадобилось искать примеры, которые ставили бы под сомнения героизм блокадников. Но если же так рассуждать, как писатель Виктор Астафьев, мол, город нужно было сдать немцам, то людские потери были бы намного страшнее. Спросили бы, например, у Ольги Федоровны Берггольц. Или послушали сохраненные для потомков ее блокадные выступления по радио. Стихи бы ее почитали».

Вот слово героини ленинградской блокады Ольги Берггольц, звучавшее с самого начала войны:

Нет в стране такой далекой дали,
не найдешь такого уголка,
где бы не любили, где б не знали
ленинградского большевика.

В этом имени – осенний Смольный,
Балтика, «Аврора», Петроград.
Это имя той железной воли,
о которой гимном говорят.

В этом имени бессмертен Ленин,
и прославлен город на века,
город, воспринявший облик гневный
ленинградского большевика.

Вот опять земля к сынам воззвала,
крикнула: – Вперед, большевики! –
Страдный путь к победе указала
Ленинским движением руки.

И, верны уставу, как присяге,
вышли первыми они на бой,
те же, те же смольнинские стяги
высоко подняв над головой...

Нет, земля, в неволю, в когти смерти
ты не будешь отдана, пока
бьется хоть единственное сердце
ленинградского большевика.

Сердце Григория Васильевича Романова перестало биться 3 июня 2008 года.
Он был из славной когорты ленинградских большевиков.
Из подвижников социализма.

Эдуард ШЕВЕЛЁВ