Общественная организация ветеранов органов государственной власти Ленинградской области

Будет и на нашей улице праздник. Прислала Наталия Николаевна Путилина

Отмеченных в советское время знаками отличия людей нынешние либералы делят на две категории – на тех, кто им близок и потому должен непременно возвеличиваться, и на тех, кто им не нравится и потому подлежит резкой критике и забвению.

Недостатки близких рассматриваются как продолжение их достоинств, а достоинства неблизких в расчёт вообще не принимаются. Получается, будто в детской игре в казаки-разбойники: свои – очень хорошие, чужие – очень плохие. С особой наглядностью это видно, когда заходит речь о лауреатах Сталинской премии. Если её присудили человеку либеральных воззрений, она считается заслуженной, поскольку де, его нельзя было не наградить, ведь он ах! какой изумительный, умный, талантливый; если же премию получил человек иных, подчас противоположных, взглядов, то это обычно именуют «конъюнктурой» и «приспособленчеством», а про талант в данном случае и вовсе не упоминается.

Писатель Михаил Семёнович Бубеннов, лауреат Сталинской премии первой степени за роман «Белая береза» (1-я часть) имел неосторожность усомниться в необходимости брать псевдонимы в мирное время. Он утверждал, что раз царский режим в России пал, совершилась Октябрьская революция, Гражданская война закончилась, победа же в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов подтвердила единение Коммунистической партии и советского народа, то лишь давние подпольщики имеют основания оставлять свои прежние наречения, а творческая молодежь должна выступать под своими настоящими фамилиями. «Социализм, построенный в нашей стране, окончательно устранил все причины, побуждающие людей брать псевдонимы, – писал он 27 февраля 1951 года в «Комсомольской правде». – Любая общественная и культурная деятельность, направленная на построение коммунизма, получает в нашей стране всяческое поощрение. Несмотря на это, некоторые литераторы с поразительной настойчивостью, достойной лучшего применения, поддерживают старую, давно отжившую традицию. Причем многие из этих литераторов – молодые люди, только начинающие свою литературную деятельность».

Ему немедля возразил лауреат шести Сталинских премий Константин (Кирилл) Михайлович Симонов, в «Литературной газете», где он был главным редактором, мол, это право любого деятеля культуры. Но Бубеннова поддержал Михаил Александрович Шолохов, и тогда Симонов вдруг засомневался в шолоховском авторстве, и дискуссия вскоре сошла на «нет». Однако через двадцать восемь лет Симонов в воспоминаниях «Глазами человека моего поколения» вернулся к этой теме, но как-то односторонне. Если при жизни И.В. Сталина писалось, что он вроде бы был согласен с Бубенновым, то теперь выходило, будто он его осуждал. Я напоминаю об этом к тому, что нынче в интернете про Бубеннова больше пишут как об авторе той статьи, некогда нашумевшей и либералами осуждаемой, нежели как о даровитом прозаике, фронтовике, пришедшем в литературу, имея за плечами большой жизненный опыт. Родился он в селе Второе Поломошнево на Алтае (ныне Новичихинского района Алтайского края) 21(8) ноября 1909 года в крестьянской семье, как отмечал сам Михаил Семёнович в автобиографической повести «Жизнь и слово», переселённой «в незапамятные времена из Центральной России и приписанной к горнорудным заводам Кабинета Императорского двора». Отец его воевал с колчаковскими карателями, поднимаемыми нынче на картонный щит официозной пропагандой, и передал сыну убеждения свои красногвардейские, любовно овеянные родимой русской природой.

Уже будучи известным писателем, автором романа «Белая берёза», коммунистом с 1951 года, Михаил Семёнович с нежностью писал, почему сельская жизнь, внешне простая и незатейливая, помогла ему с малых лет понять назначение человека на земле, вдохнула в душу ту творческую силу, что привела его в журналистику и затем в художественную литературу: «Такая природа поражает маленького человека, едва он научится переступать порог родного дома, – вспоминал Бубеннов. – Моё не только созерцательное, но и активное общение с природой, как у всех деревенских мальчишек, началось очень рано. За десять минут, выйдя из дома, я мог очутиться в бору, на ближнем озерке. Едва сходил снег на песчаных взгорках, мы, босоногие, устремлялись в бор – поглазеть на стаи перелётной дичи, наслушаться птичьего гомона. Потом начинались походы за кандыком, слизуном, щавелем, за земляникой, клубникой, смородиной, малиной, черёмухой. Мы ни за что не отставали от взрослых, когда они отправлялись в бор заготавливать дрова и веники, ловить сетями и разными ловушками в озерах карасей». Оттого-то он так естественно воспринял Октябрьскую революцию и победу красных в Гражданской войне, тем паче что отец его работал позднее на различных должностях в Совете депутатов села Гуселётова, в волостной милиции, а он помогал отцу в делопроизводстве, вступил в комсомол, окончив в 1927 году девятилетнюю школу с уклоном в педагогику, работал учителем, заведовал школой в селе Сорокино…

Как часто случается, начал Бубеннов со стихов о природе, но вскоре проявил и общественные качества, руководил литературным кружком в деревне Заобье, писал корреспонденции в газету. В 1929 году он был приглашён на Первый Всесоюзный съезд крестьянских писателей, где с молодым вдохновением слушал выступление Алексея Максимовича Горького, особо подчеркнувшего: «Вы пишете для миллионов, и это обстоятельство не надо упускать из вида. Это обязывает вас к строгой работе, к честному отношению к слову, к яркости, ясности, ко всем тем приёмам, посредством которых вы наиточнее передаёте ваш опыт, ваши впечатления многомиллионному читателю». Начинающего литератора поддержал и Алексей Силыч Новиков-Прибой, подвигнув его на работу над повестью о коммуне, и тот принимается собирать материал для неё, ездит по Алтаю, Казахстану, останавливается в Саянах и в Хакасии, ходит на кораблях по Енисею. Повесть эту Бубеннов написал, но она была безвозвратно утеряна, зато свои впечатления о встречах с Новиковым-Прибоем он пронесёт через всю жизнь, назовёт его Впередсмотрящим в очерке под таким же названием, напишет интересные и обстоятельные воспоминания об авторе эпопеи «Цусима», научившись у него широкомасштабности повествования, но и, неизменно, с обстоятельной проработкой характеров своих героев.

После участия в съезде Бубеннов переезжает в Татарию, учительствует, пишет статьи, очерки, рассказы о сибирских партизанах, о колхозной жизни, вошедшие в сборник «В половодье», повесть «Гремящий год» (1929–1932) о процессах коллективизации в Сибири и считающуюся первой полнокровно художественной его повестью «Бессмертие» (1940) о борьбе с белогвардейщиной. С нападением на нашу страну фашистской Германии писатель прошёл подготовку на воинских курсах и с марта 1942 года стал командиром стрелковой роты 88-й стрелковой дивизии 30-й армии (с апреля 1943-го – 10-й гвардейской армии) Западного, 2-го Прибалтийского, Ленинградского фронтов, получил звание старшего лейтенанта, затем его перевели во фронтовую печать. Войну он окончил с орденом Красной Звезды, медалью «За отвагу» и другими медалями. «В годы войны каждый делал то, что выпадало на его долю. Мне было приказано взяться за перо, – напишет он в записках «Огневое лихолетье», где собраны материалы с августа 1942 года и по 11 ноября 1944 года. – Известно, что сотрудник дивизионной газеты большую часть времени должен был находиться среди солдат, особенно во время боевых действий, а потом записывать и срочно доставлять в редакцию их рассказы о том, как они громят врага. В этом и заключалась основная суть его далеко не лёгкой воинской службы. Но иногда хотелось поведать однополчанам и о том, что видел в боях своими глазами, рассказать о памятных встречах на освобождённой от вражеских полчищ русской земле. Однако в дивизионке мне это удавалось чрезвычайно редко, чаще стало удаваться лишь после того, как меня назначили писателем армейской газеты «Боевое знамя» 10-й гвардейской армии». Тогда-то и стало рождаться его главное произведение о войне – роман «Белая берёза», в котором впечатляюще, чётко, правдиво изображены ведущие герои: солдат Андрей Лопухов с женой Марийкой, их боевые товарищи, командиры и военачальники, -- все те, кто принёс советскому народу и народам мира Великую Победу...

Перечитывая роман сегодня, когда его вновь и вновь переиздают, понимаешь, сколь точно оценен он и современниками писателя, и критиками более поздних времен. «Книга М. Бубеннова патетична в лучшем смысле этого слова, она полна ярких образов, – отмечается в академической монографии Института русской литературы (Пушкинский Дом) «История русского советского романа» (1965). – Андрей Лопухов наделён ясно выраженными национальными чертами характера. Он – человек больших и глубоких чувств, ему свойственны спокойная уверенность, человеколюбие, незлобивость, исключительно сильная любовь к Родине, верность товарищам и постоянство в любви. Многое в характере Лопухова проясняет его отношение к природе (на этом, в частности, основан и символический образ белой берёзы, давший название роману). Мы видим, как чутко и тонко понимает и чувствует он красоту природы, как любит её, бережно к ней относится, какое отвращение вызывает у него всё, что несёт смерть. Характер Андрея Лопухова дан в развитии. Автор подмечает едва уловимые изменения в его мыслях и настроениях, показывает, как меняются содержание его размышлений, общая тональность чувств, отношение к миру, его представления о сущности добра и зла». В романе действует множество персонажей разнообразного плана: от рядовых до старших чинов Красной Армии, от партизан и оставшихся в оккупации коммунистов, несущих тяжкие для них обязанности старост, до трусов и предателей, каким показан «интеллигент» Лозовой, получивший заслуженную смертную кару.

В критике нередко сравнивают, а то и противопоставляют роман Бубеннова и повесть Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда», получившую годом раньше, в 1947-м, Сталинскую премию, но второй степени. Сравнение это, однако, вряд ли правомерно, поскольку «окопная правда», милая сердцу либералов, есть в обоих произведениях, просто у Бубеннова она сопряжена и с более масштабными событиями истории, а некрасовская вещь сосредотачивается именно на действиях «в окопах». А уж когда Виктор Платонович оказался на Западе, благодаря провокационным подначиваниям тех же либералов, хотя официальные советские органы делали всё, чтобы он мог вернуться на родину, вот тогда Михаила Семёновича записали и в «лакировщики» и в «бесконфлитчики», отказывая и в таланте, несомненном и не требующем доказательств. Вспомним хотя бы, какой пленительный образ берёзы, перекликающийся с образом и самой Родины, и с образами славных народных героев, создал писатель: «На склоне небольшого пригорка, у самой дороги, одиноко стояла молоденькая берёза. У нее была нежная и светлая атласная кожица. Берёза по-детски радостно взмахивала ветвями, точно восторженно приветствуя солнце. Играя, ветер весело пересчитывал на ней звонкое червонное золото листьев. Казалось, что от неё, как от сказочного светильника, струился тихий свет. Было что-то задорное, даже дерзкое в её одиночестве среди неприглядного осеннего поля».

К этому образу Бубеннов будет не раз обращаться и в этом романе, сравнивая советских солдат, что покоятся в Трептов-парке, с юными березками, и в других своих произведениях, но в каждом они предстают перед нами по-своему, иначе, словно отображая новые изменения в обществе и в душах людей. Что до критики, раздающейся из либерального лагеря, то она вызвана, несомненно, и статьей Бубеннова в «Правде» (13 февраля 1953 г.) о романе Василия Гроссмана «За правое дело», где он писал, как «идейная слабость повлекла за собой и слабость художественную», поскольку его автору «не удалось создать ни одного крупного, яркого, типичного образа героя Сталинградской битвы, героя в серой шинели, с оружием в руках». После смерти И.В. Сталина тут отыскали уже и «антисемитизм», как известно, усматриваемый разными авторами согласно с их пониманием национального вопроса, обвинив в «сталинизме» заодно и Константина Михайловича Симонова, не упоминая, что Василий Семенович Гроссман, прочитав статью, внёс серьёзные коррективы в свой текст и даже нежданно-негаданно – «страха ради иудейска» иль из-за чего-то ещё – подписал некое письмо «о выселении евреев из Москвы». А ведь прозаические вещи В. Гроссмана – повесть «Глюкауф» (1934) о жизни пролетариата Донбасса после Октября, роман «Степан Кольчугин» в четырёх томах (1937–1947) о рабочем-большевике, повесть «Народ бессмертен» (1942) получили весьма широкое признание и неоднократно переиздавались. Не в пример последующей вещи писателя «Жизнь и судьба», чья ограниченно-прикладная этническая адресация искусственно раздута чуть ли не до вселенских размеров, когда любая, пусть даже самая робкая, критика мигом одергивается обвинениями в «антисемитизме», хотя раз «анти», то от чего-то же это отталкивалось...

После демобилизации в 1946 году Михаил Семёнович живёт в Риге, работает над новыми произведениями, но вскоре переезжает в Москву. Вторая часть «Белой берёзы» удалось гораздо меньше, его стали упрекать и упрекать-таки безжалостно за «возвеличивание личности Сталина», однако не забудем слова Шолохова о том, что «был культ, но была и личность». Но жизнь шла дальше, и Бубеннов переключился на другие, более актуальные в тот период темы, продолжая писать о борьбе за лучшую жизнь на родной земле, но, уже когда советский народ, залечив военные раны,  активно строил «основы социализма», как подчеркнул В.М. Молотов, возразив не в меру поспешавшему Н.С. Хрущеву с его «коммунизмом к 1980 году». Впрочем, если сравнить нынешнюю жизнь большинства населения, то 1970–1980 годы и впрямь покажутся вполне справедливым «коммунизмом». В романе «Орлиная степь» Бубеннов рассказывает об освоении целины на малой родине его – Алтае, причём, о переезде из Москвы заглавный герой – молодой инженер Леонид Багрянов –  так объясняет Светлане, поехавшей с ним возлюбленной: «Когда-то у меня была маленькая родина – наша деревня на взгорье. Началась война, и она стала вдруг очень большой: от западных границ до Москвы. Ну, а теперь её границы полностью совпадают с границами нашего государства». Обладая редким даром самые обыденные дела воссоздавать настолько зримо, приметливо, поэтично, что они, подробно вписываясь в общую художественную ткань произведения, ничуть не нарушая её, помогают ярче воссоздать картины всенародного подвига на целинной земле, когда по зову Коммунистической партии и Ленинского комсомола юноши и девушки из Москвы и Харькова, Краснодара и Саратова, Ленинграда и Воронежа поехали в Кулундинскую степь, чтобы, как сказали бы сейчас, самореализоваться. Но это будет всё же неточным определением, скорее, получили хорошую возможность быстрее, чем обычно, соединить в жизни личное и общественное.

По жанру «Орлиная степь» – истинный роман, ибо в сюжете изначально заложено любовное начало, будь то нравственные перипетии, связанные с взаимоотношениями Леонида со Светланой и с Хмелько, чуть было не разрушившей их только-только складывающуюся семью, или выстраданное чувство любви к родной стране у старших, кто воевал здесь с белогвардейцами за Советскую власть. Им, искренним и чистым, исподволь противопоставлена циничная связь уголовника Степана Дерябы с Анькой Ракитиной, легкомысленной, но всё же, мечтающей об искренних семейных узах. Персонажи эти проходят испытание на прочность своего характера, и лучшие из них выходят из борьбы с трудностями окрепшими, целеустремленными в социалистическом созидании, радуясь превращению колхоза в совхоз, массовому строительству домов собственными руками, счастливой жизни, несмотря на невзгоды, неудачи, утраты, боль, даже смерть. «За горячей работой на строительстве и на пахоте молодые люди не замечали, как летит время и как растёт пшеница, – не без радостно поэтичного любования своими героями отмечает писатель. – А росла она, особенно после июльских дождей, так невиданно буйно, что этим не могли не дивоваться старожилы Алтая: никогда ещё им не приходилось видеть такое чудо в степи. Выпестовав колос, пшеница некоторое время волновалась под ветром, будто ей не хватало простора, а когда подёрнулась позолотой – отяжелела и уже заколыхалась, зашумела спокойно и могуче, как море. И тогда, откуда ни возьмись, появились молодые, только что покинувшие гнёзда, чайки. Целыми днями они неутомимо и стремительно носились над пшеничным половодьем, то взмывая в поднебесную высь, то касаясь крыльями золотой волны».

«Орлиную степь» Михаил Семенович писал пять лет – с 1954 по 1959 год. Дальше он напишет роман «Стремнина» (1971), посвящённый индустриализации Сибири, нелёгкой и опасной работе взрывников, исповедальные «Зарницы красного лета» (1977), повесть «Светлая даль юности» столь же публицистическую, сколь и автобиографическую, собрав многое в четырехтомное собрание сочинений (1981–1982), успев увидеть его при жизни. Умер Михаил Семенович Бубеннов 3 октября 1983 года, похоронен на Кунцевском кладбище в Москве. О его большом вкладе в русскую советскую литературу писали Иван Васильев, Лидия Фоменко, Александр Андреев, Владимир Бушин. Точно и хорошо написал о нём Евгений Осетров: «В его романах есть воинственная любовь к людям, есть животворное начало «добра и света». Голоса его героев, звенящие страстью, взывают к нашей энергии, мыслям и чувствам, озаряют читателя щедрой страстью бытия». К этому стоит добавить, вспоминая роман «Гремящий год», что вся жизнь и всё творчество замечательного писателя прошли через гремящие годы становления Советской Отчизны, когда народ воплощал в действительность ленинские идеи, развитые Сталиным и сподвижниками, но не умершие, как нас уверяют теперешние власти, а живущие в народе и готовящиеся к возвращению в сегодняшнюю, давно неприемлемую для нормальных людей реальность.

«Будет и на нашей улице праздник». Эти слова сказал Ленин перед Февральской революцией. Эти слова повторит он дважды и после Великого Октября.

Эти слова произнесёт Сталин в трудные для Родины минуты. У писателя слова эти звучат из уст самых обычных, простых солдат: «Товарищи, настал и на нашей улице праздник! Выпьем за нашу победу! И боевой русский клич прогремел над освобождённой высотой...»

Санкт-Петербург–Ленинград

Эдуард ШЕВЕЛЁВ