«Красные разбивают – Христовой науке помогают, и будут радоваться вместе с последователями Христа».  (Братец Иоанн Самарский)

В детстве играли в Чапая…К 135-й годовщине со дня рождения Василия Ивановича Чапаева и 100-летию со дня его героической гибели

Братец Иоанн, высказывание которого является эпиграфом к этому материалу, никогда не ругал советскую власть, известно его положительное отношение к Красной Армии и к её героям, хотя как-то раз в узком кругу Он пророчески изрек: «В три дня пришли – в три дня уйдут…» Потому что без Бога (без Святой Христовой Трезвости) Царство справедливости не построишь. Знал это и воспитанник Тифлисской духовной семинарии, не случайно многое изменивший в отношениях между государством рабочих и крестьян и Русской Православной Церковью, которую фактически и учредил в 1943 году. Его неблагодарные наследники не извлекли должных уроков из этой поучительной истории…

И о времени нынешнем Братец говорил, предупреждал от головокружения от успехов (свобода совести и вероисповеданий!), что и пострадать придётся, хотя до крови дело не дойдёт. Старцы и многие отцы Церкви нашей, вечная им слава и память, о том часто н а п о м и н а л и...

Череда столетних юбилеев (100 лет Великой Октябрьской социалистической революции, 100 лет ВЛКСМ, 100 лет начала и окончания Гражданской войны…) плавно перетекла в годы новых славных юбилеев,  отмеченных и не отмеченных официально, но не менее интересных и значимых с точки зрения исторической правды. С исторической правдой последние четверть века обращаются, мягко говоря, вольно, конъюнктурно (прошу простить за иностранное словцо), в основном по негласному заказу или в либеральном рвении с перекосами в антисоветскую сторону, антикоммунистическую, русофобскую… Год 2022 – это год столетнего юбилея рождения Союза ССР.

Вот и столетие со дня гибели и 135 лет со дня рождения одного из ярких русских самородков,  полного Георгиеского кавалера Первой Мiровой войны (1914-1918) и героя Гражданской (1918-1921) - Василия Ивановича Чапаева отмечено более, чем скромно. Более того, его дегероизация началась в разгар горбачёвской перестройки, когда, как по команде, на головы доверчивых граждан СССР обрушился шквал пошлых анекдотов и клеветы о Василии Ивановиче и его соратниках, что уж говорить о головах замороченных россиян –, для многих все эти байки уже воспринимались и воспринимаются  чуть ли ни как истина в последней инстанции. Вся надежда, как обычно  у нас бывает, на первое лицо в государстве. Однажды, на одной из бесед с народом, на вопрос о любимом фильме, то ли в шутку, то ли всерьёз он ответил: «Чапаев». Было бы очень уместно, руководствуясь этим отзывом, показать в лучшее время дня этот фильм по всем государственным каналам телевидения без остановок на навязчивую рекламу.

Мне, как и многим мальчишкам  60-х, выросшим на прекрасном фильме «Чапаев», созданном в 1934 году по материалам одноимённой книги Дмитрия Фурманова режиссёрами братьями Васильевыми,завоевавшем в СССРогромную популярность, вся эта пошлятина вызывала и вызывает отторжение, смеяться почему-то не хочется. Однажды мы с другом попытались подсчитать, сколько раз мы смотрели эту картину: сбились со счёту, но точно больше двадцати, причём, может быть, только однажды до конца. Впоследствии мы всякий раз уходили, не дожидаясь окончания сеанса, чтобы не видеть сцену гибели нашего любимого героя. Так она была для нас нелепа и несправедлива. Именно таких людей очень не хватало Красной Армии в 1941-м. У Генералиссимуса И.В. Сталина «Чапаев» - был любимым фильмом (более тридцати раз отец народов смотрел этот шедевр Братьев Васильевых, к рождению этого фильма – от сценария до воплощения - он имел непосредственное отношение. По его настоянию фильм был звуковым, для кинематографа 30-х – большая редкость.).

Были в строю герои Гражданской: и Буденный, и Ворошилов, но Чапаева не хватало… Зато сражался фильм – о нём и о героическом том времени, когда, как и в годы Великой Отечественной, решалась судьба страны. (В документальном фильме о Параде Победы 26 июня 1945 года имя Василия Ивановича Чапаева прозвучало, когда по брусчатке Красной площади чеканили шаг курсанты Военной Академии Генерального штаба Красной Армии).В романе Ивана Швецова «Бородинское поле» есть такой эпизод:»Золотистое бабье лето… 1941 год, Москва, третий месяц войны… Два главных героя повествования – отец, после тяжёлых боёв за Смоленск, ранения, лечения в госпитале, в Москве за новым назначением, и его сын – курсант военного училища, рвущийся на фронт, - идут по улицам столице …На Пушкинской площади в кинотеатре «Центральный» шёл «Чапаев»…Святослав как-то весь встрепенулся, в глазах вспыхнули огоньки восторга, и этот восторг прозвучал в его голосе: - Смотри, папа, «Чапаев»! Больше не нужно было никаких слов: отец понял его, понял желание сына, предложил:- Ну, так что, посмотрим? – Давай, обрадовано согласился Святослав…»

Мы играли в Чапая. Именно так – Чапай – мы называли Василия Ивановича. Для этой игры нужно было только застегнуть пальтишко на верхнюю пуговицу, и оно превращалось в чапаевскую бурку. Сабли-шашки мы изготавливали из металлических полос, которыми на станции обвязывали перед укладкой шпалы, рубились азартно, но аккуратно, хотя однажды, не рассчитав, рассёк приятелю кожу на лбу, белый шрам-отметина осталась у него на всю жизнь…

 Навещая одного своего товарища, находившегося на профилактическом обследовании в кардиологическом диспансере Ленинградской области (это было ещё до известных ограничений), я обратил внимание на стоявшие в коридоре, книжные шкафы (местная мини-библиотека), на полке одного из них я обнаружил книгу Дмитрия Фурманова «Чапаев».

К стыду своему, должен признаться, что эту едва ли не единственную книгу Фурманова раньше не читал. И я был потрясён от безпощадной правды об одном из самых драматичных эпизодов Гражданской воны, когда Колчак, накаченный странами Антанты (что-то вроде нынешнего НАТО), объявил себя «Верховным правителем», был, казалось  уже неудержим.

Книга не шла ни в какое сравнение с фильмом, но это было яркое свидетельство эпохи, изложенное участником тех героических дней. Фурманов, в книге он комиссар Фёдор Клычков, всего полгода пробывший в гуще этих событий рядом с легендарным комдивом, старается не упустить ни одной, казалось бы, мелочи в своих отношениях с легендарным уже начальником дивизии Василием Ивановичем Чапаевым, с его людьми.  Роман читается как документ того времени. Он безпристрастен, лаконичен и точен в лепке характеров, в описании судеб всех этих недавних пахарей и мастеровых, мужчин и женщин, по зову сердца оставивших семьи и дома, чтобы противостоять этой хорошо экипированной, прекрасно вооружённой армии, стремящейся задушить власть трудового народа. В книге не так много батальных сцен, но хорошо показано как готовится каждое сражение, и, может, впервые в литературе после Октября 1917 года, показана положительная роль военспецов, в недавнем прошлом царских офицеров, которым судьба России была небезразлична, понимавшим истинные цели колчаков, деникиных, красновых и прочих врангелей…

Василий Иванович Чапаев, командир дивизии Красной Армии – выходец из народных низов. Этого звания он добивается благодаря революционным событиям 1917 года, личному героизму и характеру. Его происхождение, природные данные сформировавшие его личность, сделали Чапаева одним из любимцев не только бойцов, которыми он командовал, но и всего русского народа. Возвращаясь к кинематографическому переложению произведения Фурманова, следует отметить, что фильм обладает огромной энергетикой, и становится понятно, почему раньше на него ходили в кинотеатры по 10 раз. Становится понятным время создания фильма, когда руководством страны ставилась задача преодоления отсталости Светской России, пробежать за десять лет путь, на который у противника ушло не одно столетие. «Иначе нас сомнут…» Картина, давно ставшая классикой, и разобранная на цитаты, рассказывает о последних днях героя, она с успехом работала в те годы на воспитание новых поколений советских людей, готовила молодёжь к трудовым и воинским подвигам. Жизнь Дмитрия Фурманова оборвалась на взлёте, когда им обдумывалась книга о Михаиле Васильевиче Фрунзе, который проходит в «Чапаеве» эпизодом, но эпизодом весьма значимым и запоминающимся.

Фурманов  умер в 1926 г. от менингитаипохоронен на Новодевичьем кладбище.

Видный советский военачальник генерал Хлебников, близкий друг и сослуживец Фурманова по Чапаевской дивизии, так вспоминает об обстоятельствах его болезни и кончины: «Наши слушатели просили Дмитрия Андреевича написать о Фрунзетак, как написал он о Чапаеве. Он ответил, что и сам об этом думает. Действительно, Фурманов даже составил план будущей книги, но большего сделать не успел. Заболел ангиной, пустяковой, на его взгляд, болезнью, да не умел он себя беречь. С высокой температурой продолжал выступать на писательских собраниях, требуя выполнения решений ЦК партии по литературе, призывая очистить ряды писателей от двурушников, интриганов и склочников.

Ангина вызвала заражение крови. 15 марта 1926 года мне позвонили на службу, попросили срочно приехать к Фурмановым — Дмитрию Андреевичу стало совсем плохо. У постели Фурманова я застал несколько самых близких его друзей. Среди них была и сестра Владимира Ильича Ленина — Анна Ильинична Ульянова-Елизарова. Дмитрий был в бреду. Несколько часов спустя он скончался. «Золотой человек умер», — с глубокой болью сказала Анна Ильинична.

Вот ведь как случается в жизни: молодой, полный сил человек, прошёл невредимым через сорок смертей, а погиб от болезни, на которую сначала и внимания не обратил».

В фильме есть одна замечательная сцена, мужичок-хитрован, удовлетворённый тем, как Чапаев решает вопрос с любителями трофеев в освобождённой от белоказаков станице, спрашивает, интересуется, за кого Василий Иванович – за коммунистов или за большевиков. Это одна из гениальных находок братьев Васильевых, для 1934 года символичная – тогда тоже вся страна определялась с кем идти дальше. Это было время ожесточённой внутрипартийной борьбы. Ответ Чапаева мужику, крестьянину, подсказанный комиссаром в фильме, тогда в партии большевиков был понят и принят, как руководство к действию.

Впрочем, в этом эпизоде фильма есть нечто настораживающее, заставляющее пересмотреть некоторые драматичные эпизоды Гражданской войны, наводящие на размышление о роли комиссаров рядом с такими самородками, как Чапаев, Думенко, Щорс, Котовский… Это и подсказчики, указчики, глаза и уши партии, и не обязательно партии большевиков, среди комиссаров были прямые ставленники Троцкого, небольшевизм этого персонажа нашей истории был хорошо известен, среди комиссаров были и представители меньшевиков, эсеров. В условиях гражданской войны важно было победить общего врага, партийные разногласия откладывались, но никуда не уходили.

В книге Фурманова этому эпизоду предшествует рассказ, чем занимались в редкие свободные часы иваново-вознесенцы: «У друзей наших (Рабочих-добровольцев, прибывших в чапаевскую дивизию из Иваново-Вознесенска. – ред.) были особые привычки, даже как бы специальности. Например, Терентий Бочкин очень любил писать письма, и почти всегда в этих письмах преобладали у него сведения хозяйственного порядка: разузнает непременно – где, что и почём, все это запомнит, опишет, сравнит…

Клычков (под этим именем сам автор – Дм. Фурманов, – ред.) – этот вёл исправно дневник. В любой обстановке и при любых условиях изловчался и записывал самое важное. Не в книжечку, так на листках, иной раз, отмечая на ходу, пристроившись к забору, – но уж всё занесет непременно. Приятели над ним обычно подсмеивались, не видя в том ни толку, ни проку.

– И чего ты, Федька, бумагу-то портишь? – скажет, бывало, Андреев. – Охота ж тебе каждую ересь писать? Да мало ли кто что сделал, кто сказал – разве всё захватишь? А уж писать, так надо всё, понял? Частицу писать не имеет смыслу, один даже вред получится, потому как в обман людей введёшь…

– Нет, Андреич, ошибаешься, – разъяснял ему Фёдор. – Частицу я усмотрю, да другой, третий, десятый… сложишь их – и дело получится, история пойдёт…

– Так ты ведь там выдумываешь поди разную дребедень… какая история? – сомневался Андреев.

– Я же знаю, что к чему, – упорствовал Фёдор, испытывая острую неловкость от этого безцеремонного напористого приставанья.

– Что ты знаешь? Ничего не знаешь, – осаживал Андреев, – пустяками занимаешься.

Клычков на эту тему говорить не любил и, зная андреевскую несговорчивость, умолкал, на некоторые вопросы не отвечал вовсе и тем прекращал разговор.

Писал он в дневник свой обычно то, что никак не попадало на столбцы газет или отражалось там жалчайшим образом. Для чего писал – не знал и сам: так, по естественной какой-то, по органической потребности, не отдавая себе ясного отчёта.

Специальность у Андреева была иная – распознавать все дела по рабочему фронту; сюда его тянуло так же, как Терентия к письму или Фёдора Клычкова к своему дневнику. Андреев, может быть, даже и против воли, инстинктом, всем, с кем заново и в новом месте толковал, начинал задавать совершенно особые вопросы: есть ли фабрики, давно ли построены, хорошо ли работают, почему и давно ли остановились, сколько рабочих, каковы качеством, сознательны ли, чем, когда и как себя проявили и т. д. и т. д. Так и видно было рабочего, которого тянет в родную среду, к родным вопросам, нуждам и заботам. Он интересовался также общим положением, главным образом – богатством местности, населением, его составом и степенью надёжности; впрочем, этими вопросами едва ли не в равной мере интересовались все четверо.

Лопарь был спецом по военным делам, – моментально распознавал, что за воинские части стоят поблизости, какие полки лучше, какие – хуже, что делается по политической работе с красноармейцами, много ли коммунистов, как они себя ведут, что вообще за положение на фронте и т. д. и т. д.

Эти специальности определились отчасти уже и в пути, но главным образом – позже, когда все четверо втянулись в настоящую работу. У одних поле наблюдений сузилось, как, например, у Андреева (рабочие центры попадались нечасто), у других, как у Лопаря, расширилось: но с этих же первых дней всем было видно одно: военные дела и интересы захватывали полней и полней, всё решительней отодвигали на задний план всякую иную жизнь и иные интересы, пока их не поглотили целиком.

Исколесили город вдоль и поперек. Обстановка новая, удивительная, совершенно особенная. Только и видны серые солдатские шинели, винтовки, штыки, пушки, военные повозки, – настоящий вооружённый лагерь. По улицам проходят красноармейцы колоннами, проходят, суетятся одиночками, скачут кавалеристы, катятся медленно орудия, величественно проплывают к позициям навьюченные караваны верблюдов. Кругом пальба неумолчная, ненужная, разгульная, чуть-чуть притихающая к ночи: одни «прочищают дуло», другие стреляют «дичь», у третьих «сорвалось случайно». Один военный специалист, высчитывая по секундам и минутам среднее количество этих шальных выстрелов, определил, что понапрасну в день растрачивается глупой этой стрельбой от двух до трех миллионов патронов. Верен ли расчёт – сказать трудно, но стрельба была воистину безсовестная. Тогда ещё не было в тех, в степных войсках, о которых идёт речь, сознательной, железной дисциплины, не было кадров сознательных большевиков по полкам, способных сразу полки эти преобразить, дать им новый облик, новую форму, новый тон. Это пришло потом, а в начале 1919 года под Уральском бились – и лихо бились, отлично, геройски бились – почти сплошь крестьянские полки, где или не было вовсе коммунистов, или было очень мало, да и то из них половина «липовых». В этих полках имела успех агитация, будто коммунисты – жандармы и насильники, будто пришли они из города насильно вводить свою «коммунию»…

Нередко в полках и так говорили, что «большевики-де – это товарищи и братья, а вот коммунисты – лютые враги»… Через два дня по приезде Клычкову пришлось даже публично кроить доклад на эту нелепейшую тему: «Какая разница между большевиками и коммунистами».

Впрочем, уж очень-то удивляться не стоит, ибо тема о большевиках и коммунистах обскочила едва ли не всю республику, особенно же остро она «дебатировалась» по окраинам: на Кавказе, на Украине, на Урале, в Туркестане и попала даже в Грузию.

Насколько сложное было тогда положение в полках, можно судить уже по одному тому, что благороднейший из революционеров, умный и тактичный Линдов, а с ним и целая артель большевиков – пали от руки своих же «красноармейцев».

Когда через несколько дней прибыл в Уральск Иваново-Вознесенский отряд в своих типичных «варяжских» шлемах с огромными красными звездами во лбу, когда он взял охрану города, по ткачам из-за углов открывалась хищная пальба: стреляли красноармейцы «вольных» крестьянских полков, у которых приехавшие ткачи отнимали и урезывали их бесшабашную «волю». Впрочем, уж очень скоро, как только эти полки увидели, на что способны ткачи в бою, как они стойко и мужественно бьются, – предубеждение разом пропало, выросли иные, дружеские отношенья.

В самом Уральске коммунистов было немного: одни погибли в боях, других увели казаки, часть была ещё раньше разогнана и распугана, часть осталась в строю. Работу больше вели приезжие большевики. Центральной фигурой был горняк-рабочий по кличке «Фугас» – благороднейшая личность, любимый товарищ, испытанный боец… Когда, утомлённые ходьбой, воротились теперь в свою нетопленную каморку и Терентий наполовину закончил традиционное письмо, сообщив, что «солянка с хлебом 5 рублей… чёрная икра за фунт 23…» – из штаба прислали вестового, сообщили, что Фрунзе воротился. Ребята мигом на ноги и айда. Пришли, но им тут всё странно, всё по-новому, необычайно: их даже не пропустили сразу, а пошли доложить. Кому? Михаилу Васильевичу, с которым они так коротко знакомы, с которым работали так тесно, так просто, по-товарищески обвыкли. Да не сон ли это? Какой сон: перед носом часовой стоит со штыком! Он смотрит вовсе не дружелюбно на приехавших молодцов, что пытались так безцеремонно и самоуверенно проломиться в двери к командующему.

Потолкались минутку в коридоре, чувствовали себя неловко, старались не смотреть один другому в глаза.

– Проходите, – позвал кто-то.

Вошли. Встреча была радушнейшая, простецкая, задушевно-товарищеская. Они почувствовали, что перед ними всё тот же простой, доступный, всегда такой милый товарищ. Понемногу оправились от первой неловкости, а тут опять – новости. Около Фрунзе сидят военспецы – не какие-нибудь там «окунишки», а «лещи» настоящие: полковники бывшие, генералы… И всё-то они норовят сказать ему «так точно» да «никак нет», всё-то изгибаются, ловят на лету слова. Ребята понимают, что «дисциплина», что по-иному, быть может, и нельзя, но сами в тон попасть никак не могут: командующего чуть не Мишей зовут, не в лад с ним речи ведут, будто где-то у себя в партийном комитете… Полковники слушают недоуменно, смотрят растерянно, неловко улыбаются и настораживаются ещё больше, как бы за компанию с приехавшими хлопцами самим не сорваться с нарезу, не нарушить субординацию. Так тут два лагеря и осталось до конца беседы: в одном – приехавшие хлопцы, а в другом – военные спецы. Фрунзе сообщил, какая обстановка сложилась на фронте, чего можно ждать, что целесообразней теперь предпринять на близкое время».

В книге Фурманова немало сцен, свидетельствующих о страшном взаимном ожесточении обеих сторон. Лютовали колчаковцы, лютовали казаки, желая устрашить красноармейцев. Результаты как раз получались обратные. Опасаясь казацкого плена и пыток, красные бойцы живыми в руки не давались и бились всегда с поражающей стойкостью, во истину «до последней капли крови».

На просторах Интернета нашёл я отзыв одного читателя на роман Д. Фурманова «Чапаев», он мне показался заслуживающим внимания, хотя и не совпадает с моим восприятием этой книги. Привожу его полностью. Автор, судя по содержанию отклика, человек моего поколения, может быть, немного младше:

«Когда мне на глаза попалась эта книга и вспомнилась трагичная судьба Чапаева, его яркий образ – сразу захотелось познакомиться с этим героем гражданской войны поближе, узнать подробности его подвигов. Я и не помню, откуда вообще слышал про этого человека. То ли в детстве смотрел фильм, то ли слышал из чьих-то рассказов... Роман Фурманова представлялся мне неким откровением, полной чашей, выпив которую можно было окунуться в то время и представить себе живого, реального Чапаева. В итоге повышенные ожидания не оправдались, книга не впечатлила. Слишком много разговоров и мало дела. Я ожидал захватывающие описания боёв с Чапаевым на лихом коне с шашкой наголо, а вместо этого увидел минимум боёв и очень много быта, разговоров. Несмотря на общее равнодушное впечатление, некоторые моменты в книге мне понравились. Чапаев оказался совсем не таким, каким рисовало его моё воображение. То был вполне обычный человек со своими достоинствами и недостатками. Он действительно был героем, но героем реальным, а вовсе не фантастическим. В этом, пожалуй, вижу одно из достоинств книги: Фурманову удалось познакомить читателя с реальным Чапаевым и достаточно хорошо раскрыть его образ и характер. Помимо этого я благодарен автору за более-менее правдоподобное повествование. Хоть и воевал он сам за Красных, однако ж в романе "Чапаев" вы не найдёте образы безукоризненно благородных красноармейцев: автор пишет и о грабежах, и о разного рода насилии со стороны Красных по отношению к населению. Он пишет прямо, что, мол, война, и святыми не были ни Белые, ни Красные. Другое дело, что у Красных была благородная цель – освобождение простого народа от гнёта богатеев, а у Белых – возвращение халявной жизни, за счёт крестьян и рабочих. Я не увидел какой-либо явной пропаганды. Да, автор болел душой за Советскую власть и на страницах "Чапаева" не раз давал это понять, но старался делать это объективно, приводя какие-то доводы. В наше время стало модным и популярным ругать Революцию и Советскую власть. Многие люди отчасти забыли, отчасти им помогли забыть цели, ради которых в то время было пролито столько крови. Забыли спокойное советское время, уверенность в завтрашнем дне и веру в добро. Что и говорить, нынче другие ценности: деньги, власть, разврат. А для многих цель осталась одна – выжить. Вот потому-то так важно помнить свою историю, героев прошлого. И не говорите мне, что Колчак был героем – я никогда в это не поверю! Царский адмирал, желающий вернуть прошлые несправедливые порядки, не гнушаясь никакой жестокостью ради достижения этой цели, лично отдававший приказы о расстреле женщин и детей! Никогда никто меня не убедит в его мнимом благородстве! Настоящие герои были простыми людьми, как Чапаев, болевшие душой не только за свои интересы, но и за интересы простого русского народа – абсолютного большинства. Резюме: роман Фурманова "Чапаев" безусловно является классикой того времени. Но я всё же ожидал от него большего. Возможно, в другое время он читался бы лучше. Есть также некоторое ощущение недопонятости мной этой книги (хотя роман написан очень простым, так сказать рабочим языком). Зато я, наконец, узнал о Чапаеве из первых уст, как будто видел его наяву».
----------------------

И в завершение… События в романе Фурманова разворачиваются в местах, где родился и рос Ваня Чуриков, будущий Братец Иоанн Самарский, основатель мощного движения за народную трезвость на рубеже19-го 20-го веков: Самарская губерния, Бузулук, Бугуруслан, Белебей, Чишма, Уральск, Александров-Гай, Новоузенск…Его последователи и в наше время продолжают его миссию. Перечитать книгу Дм. Фурманова, или прочесть впервые, – значит, многое понять в великой и трагичной истории нашего народа.

Геннадий Морозов